Скульптура этрусков

Каменный саркофаг, Тарквиния. Конец IV века до н.э.Иначе выглядит с точки зрения достигнутых художественных результатов скульптура. Хотя на ней также лежит отпечаток вышеуказанной эсхатологической концепции, связанной с переходом человека в иной мир, она по-иному связана с миром мастерства и ремесел, то есть с реальным миром этрусского общества.

Функции пластики в этрусском обществе разнообразны и не все связаны с культом усопших. Среди этрусков получает распространение как крупная декоративная скульптура, так и мелкая пластика, предназначенная для обстановки дома и украшения человека. Разумеется, существует и погребальная скульптура в виде канонов (урны для праха с крышкой в виде человеческой головы) и саркофагов.

Канопы из Клузиума восходят к VII в. до н. э. Сам сосуд схематически воспроизводит человеческое туловище, изогнутые ручки — верхние конечности, голова на крышке — своеобразную маску или портрет покойного. Делались канопы как из терракоты, так и из металла. Упрощенный характер изображения и грубо намеченные черты лица заставляют относить эту пластику к древнейшей в Средиземноморье.

С VI в. до н. э. начинает ощущаться влияние архаической ионийской скульптуры. Вулке, единственному известному нам по имени этрусскому скульптору эпохи архаики, или его непосредственному окружению принадлежит большая статуя Аполлона из Вей, являвшаяся частью наружного украшения (из терракоты) храма. Исполнение фигуры свидетельствует об ионийских веяниях, оказавших воздействие на скульптора. Обширные ровные поверхности фигуры переходят в тонкие вибрирующие нервюры складок одежды, хорошо взаимодействующие со светом. Постановка фигуры основана на другом принципе — она словно устремлена в пространство, что приводит к более резким светотеневым контрастам.

Точно так же в бронзовой «Капитолийской волчице» ионийское влияние очевидно в тончайшей проработке тела животного и в стилизованной передаче шерсти на шее, что позволяет добиться значительной градации в игре света и тени. Однако по-новому подмечено в натуре и передано в скульптуре напряжение мышц под кожей животного.

Вскоре после этого (в V в. до н. э.) «Химера из Ареццо», один из крупнейших шедевров древней бронзовой скульптуры, станет доказательством усилившегося ионийского влияния, переходящего в свою противоположность благодаря усилению лаконичности и экспрессивности. Выгнутая дугой спина, хвост-змея, напряженный, как пружина, делают форму более замкнутой: твердая и блестящая материя становится живой сущностью образа. Выступающие вены, сухожилия, мышцы и даже завитки гривы служат не столько для передачи анатомического строения тела, сколько для создания впечатления жизненной энергии, исходящей из бронзовой фигуры.

Саркофаги, главным образом из терракоты, являются наиболее оригинальным созданием этрусской скульптуры. Крышка урны имеет форму ложа для симпосия. На ней изображалась полулежащая фигура покойного, а также зачастую и его супруги. Фигуры, особенно лица, наделяются большим портретным сходством, которое со временем становится все более натуралистическим и почти нескромным. Физические недостатки, признаки болезни, старости, пороков изображаются без всякой жалости, но и без интереса к курьезному, характерному для эллинистического натурализма (такова, например, «Пьяная старуха»).

Начиная с IV в. до н. э. связь между этрусским и эллинистическим искусством находит свое подтверждение в тематике и стиле фронтальных рельефов самих саркофагов, но далеко не поверхностный или описатель.ный натурализм этрусской погребальной портретной скульптуры объясняется гораздо более глубокими причинами. Давнее стремление к перегрузке деталями образа, к наделению его реальной телесностью и материальностью становится все более настойчивым и властным. Человек, который изображается живым, в момент роскошного пира, на самом деле мертв: то, что мы видим, — это только образ, напоминание о некогда жившем человеке.

Этруск, будь то ремесленник или торговец, имеющий конкретное представление о практической жизни, теряется перед пустотой грядущей смерти. Он старается заполнить ее образами, бессодержательными самодовлеющими формами, мирскими вещами, но сами формы, которые движутся и живут в контексте бесконечных отношений, из которых сплетен мир, остаются неподвижными и неизменными в ничем не заполненном потустороннем пространстве. Все рассматривается глазами покойного, как бы в обратной перспективе, с «любовью к жизни», которая не может уже быть удовлетворена и которая не допускает больше выбора между красивым и безобразным, хорошим и плохим, ибо для покойного все равнозначно. Увечья, недуги, физические недостатки являются все же признаками жизни, конкретными атрибутами бытия. О них приходится даже сожалеть тому, над кем нависла невыносимая угроза ухода из жизни.

Все статьи про древнее искусство Италии:



Отправка сообщения